Положение со спиртным действительно было критическим, даже несмотря на тайно налаженное производство.
Колонна вышла на рассвете. Мы вновь сидели на броне, высматривая окрестности, но если кто из духов до сих пор и точил на нас зуб, боеприпасов у них явно не хватало, и нападать они не решались. После того как третий батальон перекрыл все подступы к Вратам, а с другой стороны был устроен целый военный лагерь, проникнуть сюда тайком стало невозможным. Война же без поставок — не война, а какое-то недоразумение.
Памятный лес был теперь вырублен метров на триста по обе стороны дороги. Не очень большая дистанция для современного оружия, однако и не бросок гранаты. Плоды труда Плужникова и Пронина были налицо, остальное — целиком во власти Судьбы и Удачи.
Мы проскочили опасный участок на полной скорости. Башни были развернуты, наводчики сидели в готовности немедленно открыть огонь по любому подозрительному шевелению, однако все было тихо. Вообще, маршрут был пройден идеально. И даже не в смысле спокойствия. В нас не только не стреляли, у нас еще ничего не сломалось, что бывает не слишком часто. Мы лишь один раз остановились на привал, обойдясь без обеда, зато вскоре после полудня уже подъезжали к цели.
Фесенко обосновался капитально, словно на века. Все подходы к Вратам были перекрыты. Внимательно приглядевшись, можно было заметить всевозможные оборонительные сооружения или просто окопы с расположенными там боевыми машинами. Зная командира третьего батальона, я был уверен — везде с той же тщательностью оборудованы не только основные, но и запасные позиции, и каждый метр в округе мог простреливаться с разных точек прямым или фланговым огнем. Вдобавок по договоренности с местными властями вокруг были устроены минные поля. Сами аборигены сюда не ходили, а незаконным поселенцам ход был наглухо закрыт.
Точно такая же, даже более грозная, картина была на нашей стороне. В смысле, в нашем родном мире. Насколько я знал, командование расположило там десантно-штурмовой батальон, усиленный танками и артбатареей. Если подумать, главная угроза исходила от всевозможных мятежников или их покровителей из Пакистана и ЦРУ, и потому местность перед Вратами превратилась в настоящую крепость.
Это у нас царила тишина, или почти тишина, а вот там… Даже становилось неловко — делаем одно дело, но мы в тишине и покое, остальные — под пулями и среди мин. Пусть никто из нас и не выбирал свою судьбу.
Отдаленность от местной столицы чувствовалась не только в укреплениях. Аборигены не помогали с обустройством у Врат, они вообще редко отдалялись настолько от городов, и потому третий батальон жил в палатках. На их фоне выделялись несколько модулей, и я привычно определил среди них штабной.
Фесенко, чуточку сутулый, черноволосый и пожилой по армейским меркам майор, встретил меня довольно далеко от входа.
Я, как положено, отрапортовал и остался ждать приказаний.
— Быстро вы дошли, — пожимая мне руку, отметил комбат-три.
— Никто не мешал, — я невольно улыбнулся.
Но мы действительно показали неплохую скорость, и я имел все основания быть довольным.
— Хорошо. У нас тут дня три назад постреливали. Какая-то банда пыталась добраться до Врат.
Я знал о случившемся еще в полку и тем не менее спросил:
— Большая?
— Фиг его знает! Но парочку минометов они имели. Теперь вряд ли сунутся еще раз. Убедились, что путь назад закрыт, а воевать при подобном соотношении им не с руки. Зато с другой стороны активизировались по полной. Не проходит недели без обстрелов. Я не говорю, что каждая вторая колонна прорывается с боем. Сейчас там выстраивают цепь застав, чтобы прикрыть дорогу.
Мы-то вошли сюда, практически не встретив по дороге сопротивления. Оставалось лишний раз отдать должное командованию и его умению планировать операции. Секретность была такой, что даже сорбозы, наши непутевые и довольно бездарные союзники, не знали ничего. Безжалостный опыт давно показал, что сказанное им довольно быстро становится известным нашим противникам, и потому вопреки сложившимся правилам никто не ведал о нашем перемещении. Лето — пора бесконечных операций. Как тут разобраться, куда идет та или иная воинская часть?
Но факты поневоле тревожили. Может, утечка все же произошла и теперь нам постараются перекрыть кислород?
Опасны даже не духи. Гораздо хуже те, кто стоит за ними. Враг действительно не дремлет. Если нашим геополитическим противникам станет известно о Вратах и о том, что расположено по другую сторону, может начаться такое, что нападение на колонны покажется детской забавой. Тогда уж точно мало не покажется!
— Ладно. Соловья баснями не кормят. Пошли, поговорим по-человечески.
— Сейчас, только распоряжусь насчет своих людей.
У каждого свой уровень. Я был бы поражен, если бы к столу меня пригласил комдив или хотя бы полкач, но от ротного до батальонного, в принципе, одна ступенька, и Фесенко может посидеть со мной, не роняя достоинства. Все-таки свежий человек в его гарнизонной жизни. Пусть он не чувствует себя заброшенным, напротив, вся связь с нашим миром проходит через него, зато и мы можем поделиться с ним теми новостями, которые иначе узнать просто неоткуда. Да и вообще, законы военного гостеприимства в далеких краях действуют с удвоенной силой.
Начштаба батальона, объявившийся тут же, помогает мне в моих делах. После чего взводные направляются в гости к местным взводным, Птичкина перехватывают коллеги-замполиты, прапора растворяются среди собратьев, а я с чистым сердцем направляюсь к комбату и его начштаба Сидякову.
Вдобавок мы все знакомы. Сейчас необходимость разделила батальоны, и все равно полк остается единым механизмом, а его офицеры — братьями по оружию.
Гостеприимно накрытый комбатом стол ломится от яств. Конечно, по воинским меркам. Тут и тушенка, и сухая колбаса, и шпроты, и маринованные огурчики. Венчает все это великолепие бутылка настоящей «Столичной».
Мы выпиваем за встречу. Водка хороша, это не привычный в последнее время самогон, который пьешь, а он упорно норовит устремиться обратно.
Я неторопливо сообщаю хозяевам последние полковые новости. Мы действительно один коллектив, и потому моим собеседникам интересны любые детали. В свою очередь, они рассказывают о местном бытии. Все, как всегда, словно находимся мы не в другом мире, а где-то в глубине необъятной России.
— Ученые-то что говорят? Какие-нибудь успехи намечаются? — интересуется Сидяков.
— Кто их знает? — пожимаю я плечами. — У них свои подписки. Насколько можно судить, пока дела идут не очень. Уровень слишком разный. Никакой антигравитации или чего-то в этом роде тут нет. Зато чрезвычайно развита электроника. Крохотная плата с ноготь величиной, а эффект больший, чем от всех наших шкафов, набитых транзисторами. То есть научиться пользоваться мы можем, а воспроизвести подобное — пока нет. На все требуется время.
— Ну, за успех ученой братии! — провозглашает Фесенко, и мы с чувством выпиваем чуть тепловатую водку.
Успех нашего пребывания здесь — это успех ученых, и лишь от них зависит, насколько будут оправданы наши жертвы.
Я попутно делюсь некоторыми услышанными соображениями о том, что местные власти стараются втянуть нас в свой конфликт.
— Знаем, — Фесенко переглянулся со своим начштаба. И поясняет: — У нас тут гостит спецназ. Они и просветили. Кстати, тоже переправили на ту сторону целый караван машин, уж не знаю с чем.
Понятно: раз уж мы здесь, то обязательно должны быть и группы грушников или кагэбэшников. У нас свои задачи, у них — свои. Они перед нами не отчитываются, хотя порою и сообщают что-то не очень секретное, что нам не мешало бы знать. Но зачем спрашивать меня, когда есть гораздо лучшие источники информации?
Фесенко хозяйски плещет водку в стаканы, и мы дружно встаем.
Третий тост…
После неизбежной паузы я рассказываю о посещении столицы и встречах с аборигенами.
— Такое впечатление, будто для них мы — дикари. Едва с пальмы слезли, — резюмирую я. — А сами — моральные уроды.
— О ком речь?
За разговором мы не расслышали стук в дверь, и сейчас созерцаем заглянувшего в комнату мужчину.
На нем обычная неопределенная форма с подполковничьими звездами на полевых погонах. Лицо у заглянувшего уверенное, хорошее такое лицо. Лишь мелькает в нем что-то знакомое.
— Разрешите? — запоздало спрашивает молодой для своего звания подполковник.
И только тут я узнаю его. Это же Сергей Роговцев, старший брат одного моего училищного друга. Как-то нас знакомили, и сразу вспоминаю, что Сергей служил не то в ГРУ, не то в КГБ, короче, в одной из контор.
— Сергей?
— Андрей? Зверюга? — он узнает меня сразу же и делает шаг навстречу.
Мы обнимаемся.
— Откуда ты здесь?
